А теперь Стеапа стоял за высоким письменным столом короля, донельзя смущенный, будто сомневался, уж не по ошибке ли его сюда позвали.
Я думал, что Альфред спросит о моих злоключениях, потому что король любил слушать истории о далеких местах и незнакомых людях, но он даже не коснулся этой темы. Вместо этого Альфред спросил, какого я мнения о Гутреде. Я ответил, что он мне нравится. Это, похоже, удивило короля.
— Гутред тебе нравится, несмотря на то что он с тобой сделал?
— У него не было особого выбора, мой господин, — возразил я. — Я сказал ему, что король должен быть безжалостным, чтобы защитить свое королевство.
— Вот как? — Альфред с сомнением смотрел на меня.
— Если бы мы, простые люди, ожидали благодарности от королей, мой господин, — проговорил я с самым серьезным выражением лица, — то пребывали бы в вечном разочаровании.
Он сурово посмотрел на меня, а потом разразился смехом, что с ним случалось чрезвычайно редко.
— Я скучал по тебе, Утред, — сказал Альфред. — Ты единственный человек, который осмеливается быть дерзким со мной.
— Он не хотел дерзить, мой господин, — обеспокоенно произнес Беокка.
— Разумеется, хотел, — возразил Альфред. Он подвинул несколько пергаментов на подоконнике и сел. — Что ты думаешь о моих свечах? — спросил меня король.
— Я считаю, мой господин, что от свечей больше толку ночью.
— Я пытаюсь создать часы.
— Часы? Зачем?
— Чтобы отмечать ход времени.
— Смотри на солнце, мой господин, — посоветовал я, — а ночью — на звезды.
— Не все умеют видеть сквозь облака, — ядовито заметил Альфред. — Каждая отметка на свече должна означать один час. Если я смогу найти свечу, которая сгорает ровно за двадцать четыре часа, что проходят между полуднем и полуночью, тогда я всегда буду знать, который сейчас час, верно?
— Да, мой господин, — ответил я.
— Следует тратить свое время с толком, — продолжал король, — а для этого сперва нужно выяснить, сколько именно его у нас в запасе. Так?
— Да, мой господин, — ответил я с нескрываемой скукой.
Альфред вздохнул, просмотрел пергаменты и нашел среди них один с огромной печатью из тошнотворно-зеленого воска.
— Это послание от короля Гутреда, — сказал он. — Он просит моего совета, и я не против дать ему совет. Для чего и отправляю в Эофервик посольство. Отец Беокка согласился стать моим голосом.
— Это честь для меня, мой господин, — со счастливым видом проговорил Беокка. — Огромная честь.
— И отец Беокка доставит королю Гутреду драгоценные дары, — продолжал Альфред, — дары, которые следует защищать. А стало быть, необходим эскорт из воинов. Я подумал, что, может быть, ты позаботишься о такой защите, господин Утред? Вместе со Стеапой?
— Да, мой господин, — ответил я, на сей раз с энтузиазмом, потому что только и грезил, что о Гизеле, а она находилась в Эофервике.
— Но ты понимаешь, — сказал Альфред, — что главным будет отец Беокка. Он мой посол, и тебе придется во всем подчиняться его приказам. Это понятно?
— Еще как, мой господин, — ответил я.
По правде говоря, я теперь вовсе не был обязан исполнять поручения Альфреда. Я больше не был связан с ним клятвой, я не был восточным саксом, но он посылал меня туда, куда я и сам хотел отправиться, поэтому не стал ничего говорить королю про обет верности.
Однако он и сам об этом вспомнил.
— Вы — все трое — вернетесь до Рождества, чтобы доложить о результатах вашего посольства, — сказал король. — И если вы не поклянетесь в этом, — теперь он смотрел на меня, — не поклянетесь быть моими людьми, я не позволю вам туда отправиться.
— Тебе нужна моя клятва? — спросил я.
— Я настаиваю на этом, господин Утред, — ответил он.
Я заколебался, очень уж мне не хотелось снова становиться человеком Альфреда. Однако я чувствовал, что за этим так называемым посольством стоит нечто большее, вряд ли дело ограничится одним только советом. Если Альфред хочет дать Гутреду совет, почему он не напишет письмо? Или не пошлет полдюжины священников, от болтовни которых у Гутреда устанут уши? Однако Альфред отправлял Стеапу и меня, а мы с ним, по правде говоря, годились для единственной цели — драки. Да и Беокка, хотя он, без сомнения, и был хорошим человеком, едва ли подходил на роль посла.
Невольно напрашивался вывод: раз Альфред хочет отправить меня и Стеапу на Север, значит, он задумал насилие. Так как же все-таки поступить? Мои колебания привели короля в раздражение.
— Должен ли я напомнить тебе, Утред, — резковато спросил Альфред, — что я пошел на некоторые жертвы, чтобы освободить тебя из рабства?
— А почему ты это сделал, мой господин? — ответил я вопросом на вопрос.
Беокка зашипел: его возмущало, что я не уступил немедленно желанию короля. Альфред казался обиженным, но потом, видимо, все-таки рассудил, что мой вопрос заслуживает ответа. Он знаком велел Беокке замолчать, потом потеребил печать на письме к Гутреду, рассыпав кусочки зеленого воска.
— Аббатиса Хильдегит убедила меня это сделать, — наконец сказал он.
Я ждал. Альфред взглянул на меня, и я понял, что дело тут не только в отчаянных мольбах Хильды.
— И еще мне казалось, — неловко добавил он, пожав плечами, — что за службу, которую ты сослужил мне при Этандуне, я отблагодарил тебя недостаточно.
Это едва ли могло послужить извинением, но было признанием того, что поместье «Пять Шкур» и впрямь не являлось достойной наградой за отвоеванное назад королевство.