Он махнул рукой, показывая на народ, ожидавший снаружи.
— Бог послал мне армию! — прокричал аббат. — И эта армия одержит славную победу, но поведу ее не я! Бог и святой Кутберт ниспослали мне сон, в котором показали короля, что заберет нас всех в обетованную землю. Мне показали короля Гутреда!
Он встал и поднял вверх руку Гутреда, что вызвало аплодисменты собравшихся.
Вид у Гутреда был скорее удивленный, чем царственный, а я просто рассматривал мертвого святого.
Кутберт был аббатом и епископом Линдисфарены, острова, расположенного к северу от Беббанбурга, и почти две сотни лет его тело пролежало в усыпальнице на этом острове, пока набеги викингов не стали слишком грозными. Тогда, чтобы спасти святой труп, монахи забрали мертвеца и с тех пор странствовали по Нортумбрии. Эадред не любил меня, потому что моя семья не смогла защитить святые реликвии, но сила Беббанбурга была в том, что он стоял на исхлестанной морем скале, и только глупец отдал бы гарнизону крепости приказ спуститься вниз, чтобы сражаться. И, доведись мне выбирать: удержать Беббанбург, бросив на произвол судьбы эти реликвии, или защищать их, я предпочел бы первое. Разве можно сравнивать трупы каких-то святых с неприступной крепостью вроде Беббанбурга.
— Узрите! — закричал Эадред, вновь поднимая руку Гутреда. — Вот король Халиверфолкланда!
Король чего? Я подумал, что ослышался, но нет. Эадред пояснил, что Халиверфолкланд означает «Земля Святых Людей». Так аббат назвал королевство Гутреда. Может, Кутберт и был великим святым, но кто бы ни стал королем этой земли, он окажется овцой среди волков. Под волками я подразумевал Ивара, Кьяртана и своего дядю. У этих троих имелись вполне реальные армии опытных воинов, в то время как Эадред надеялся создать королевство своих снов. Я не сомневался, что порожденные его снами овцы в конце концов будут задраны волками.
Однако в тот момент Кайр Лигвалид был для меня самым подходящим убежищем в Нортумбрии, потому что моим врагам пришлось бы пересечь холмы, чтобы меня найти. И кроме того, меня захватило такого рода безумие. Ибо оно вело к изменениям, которые дают возможность, а возможность дарует богатство.
— А теперь, — произнес Эадред, отпустив руку Гутреда и повернувшись ко мне, — ты поклянешься в верности нашему королю и его королевству.
Гутред подмигнул мне, и я послушно опустился на колени и протянул правую руку, но Эадред раздраженно отбросил ее в сторону.
— Ты дашь клятву святому, — прошипел он.
— Это как?
— Положи свои руки на святейшие руки святого Кутберта, — приказал аббат, — и повторяй за мной.
Я положил руки на пальцы святого Кутберта и почувствовал под своими пальцами большой рубин. Я повернул драгоценность — просто чтобы увидеть, прочно ли вставлен камень и не выскочит ли он, но кольцо оказалось сработано на совесть.
— Я клянусь быть твоим человеком, — сказал я трупу, — и служить тебе верой и правдой.
Я снова попытался повернуть кольцо, но мертвые пальцы окоченели, и рубин не сдвинулся.
— Ты клянешься в этом своей жизнью? — сурово вопросил Эадред.
Я опять дернул кольцо, но оно не поддавалось.
— Клянусь своей жизнью, — уважительно сказал я.
Никогда еще я не давал клятву так легко. Спрашивается, чем может связать тебя клятва, данная мертвецу?
— И ты клянешься верой и правдой служить королю Гутреду?
— Клянусь, — ответил я.
— И быть врагом его врагов?
— Клянусь.
— И ты будешь служить святому Кутберту до конца своих дней?
— Буду.
— Тогда можешь поцеловать блаженнейшего Кутберта, — сказал Эадред.
Я наклонился над краем гроба, чтобы поцеловать сложенные на груди руки.
— Нет! — запротестовал аббат. — В губы!
Я зашаркал на коленях, нагнулся и поцеловал труп в сухие, колючие губы.
— Да славится Господь! — заключил Эадред.
Потом он заставил Гутреда поклясться служить святому Кутберту, и вся церковь наблюдала, как король-раб облобызал труп. Монахи запели, и после этого простым людям, собравшимся в церкви, тоже разрешили лицезреть Кутберта.
Хильда содрогнулась, подойдя к гробу, и упала на колени. По ее лицу струились слезы, и мне пришлось поднять ее и увести.
Виллибальд тоже был охвачен избытком чувств, и его лицо просто сияло от счастья.
Я заметил, что Гизела не поклонилась трупу. Девушка рассматривала его с любопытством, но было ясно, что он для нее ничего не значит. Я решил, что она язычница. Гизела некоторое время смотрела на мертвеца, потом взглянула на меня и улыбнулась. И я подумал, что глаза ее ярче рубина на пальце святого Кутберта.
Вот так Гутред пришел в Кайр Лигвалид. Тогда я, признаться, подумал, да и впоследствии не изменил своего мнения, что все это самая настоящая чушь. Но то была чудесная чушь, и мертвый воин сделался вассалом мертвеца, а раб стал королем.
Боги смеялись в тот день, наблюдая за нами.
Позже, много позже, я понял, что делал тогда именно то, чего хотел от меня Альфред. Я помогал христианам.
В те далекие годы шли две войны. Открытая — между саксами и датчанами и тайная — между язычниками и христианами. Большинство датчан были язычниками, а большинство саксов — христианами, поэтому обе войны сливались в одну большую битву, но в Нортумбрии все это оказалось гораздо более странным и запутанным, благодаря незаурядному уму аббата Эадреда.
Избрав в короли Гутреда, Эадред положил конец войне между саксами и датчанами в Камбреленде. Гутред, само собой, был датчанином, а потому камбрелендские датчане были готовы следовать за ним, но поскольку его объявил королем саксонский аббат, саксы тоже были настроены поддерживать его. Таким образом, два самых больших враждующих местных племени, саксы и датчане, объединились. В Камбреленде также все еще жили бритты, и немало бриттов; они тоже были христианами, и их священники велели им принять выбор Эадреда.