Властелин Севера - Страница 76

Беокка показал нам и другие сокровища, но больше всего он гордился куском кости, который можно было увидеть через окошечко из кристалла молочного цвета.

— Это я нашел! — объявил он. — Правда, изумительно?

Он понял крышку ларца и вынул кость, которая выглядела так, словно попала сюда с тарелки с засохшими остатками рагу.

— Это эстел святого Седды! — благоговейно произнес Беокка.

Он перекрестился и уставился здоровым глазом в осколок желтоватой кости с таким видом, будто реликвия, имеющая форму наконечника стрелы, только что свалилась с небес.

— Как ты это назвал? — переспросил я.

— Эстел святого Седды!

— А что значит эстел? — заинтересовался Рагнар.

Пробыв целый год в заложниках, он хорошо говорил поанглийски, но некоторые слова сбивали его с толку.

— Эстел — это такое приспособление, помогающее читать, — пояснил Беокка. — С помощью него ты следишь за строками. Это указка.

— А почему нельзя водить пальцем? — недоумевал Рагнар.

— Пальцем можно смазать чернила. А эстел — чистый.

— Неужели он в самом деле принадлежал святому Седде? — спросил я, притворяясь пораженным.

— В самом деле, в самом деле! — в благоговейном изумлении ответил Беокка — он был близок к экстазу. — Это собственный эстел святого Седды. И нашел его я! Он хранился в маленькой церкви в Дорнваракестере, а тамошний священник оказался на редкость невежественным: он и понятия не имел, что это такое. Эстел лежал в роговом ящичке, на котором было нацарапано имя святого Седды, а тамошний священник даже не умел читать! Только подумайте — неграмотный священник! Поэтому я конфисковал реликвию.

— То есть украл ее?

— Взял на хранение! — оскорбился Беокка.

— Хорошо быть святым, — заметил я. — Люди положат один из твоих вонючих башмаков в золотой ларец и станут поклоняться ему. Может, и ты со временем удостоишься такой чести.

— Ну же, Утред, право, не стоит насмехаться надо мной, — покраснел Беокка.

Однако по румянцу, проступившему на его лице, я понял, что затронул тайные чаяния Беокки. Он хотел, чтобы его тоже объявили святым. А почему бы и нет? Он был хорошим человеком, куда лучше, чем многие известные мне люди, почитаемые ныне как святые.

В тот день мы с Бридой навестили Хильду, и я пожертвовал ее монастырю тридцать шиллингов: почти все деньги, которые у меня были. Но Рагнар пребывал в беспечной уверенности, что ему непременно вскоре привезут из Ютландии состояние Сверри, и тогда он поделится со мной. Я тоже верил в это и потому спокойно вручил свои монеты Хильде, которую привел в восхищение серебряный крест на рукояти Вздоха Змея.

— Отныне ты должен мудро пользоваться этим мечом, — серьезно проговорила она.

— Я всегда пользуюсь им мудро.

— Ты использовал силу Господа, направив ее в клинок, — пояснила Хильда. — И эта сила не должна иметь ничего общего со злом.

Я сомневался, что послушаюсь ее наказа, но все равно был очень рад повидаться с Хильдой. Альфред подарил ей пыль с гробницы святого Хедды, и аббатиса сказала, что, смешав ее с творогом, приготовила чудесное снадобье, немедленно исцелившее в монастыре дюжину больных.

— Если ты когда-нибудь заболеешь, — заметила она, — обязательно приходи к нам. Мы смешаем пыль со свежим творогом и помажем тебя этой мазью.

Я увидел Хильду снова на следующий день, когда нас всех пригласили на освящение церкви и церемонию обручения Этельфлэд. Аббатиса, вместе со всеми остальными монахинями Винтанкестера, стояла в боковом нефе, в то время как Рагнар, Брида и я были вынуждены остаться в самой дальней части церкви, поскольку появились поздно. Я был выше большинства мужчин, но все равно разглядел только малую часть церемонии, которая, казалось, длилась целую вечность.

Два епископа читали молитвы, священники разбрызгивали святую воду, а хор монахов что-то распевал. Потом архиепископ Контварабургский прочел длинную проповедь, в которой (и это меня очень порадовало) ничего не говорилось ни о новой церкви, ни об обручении. Он лишь поносил церковников Уэссекса за то, что они носят короткие одежды, а не длинные.

— Сие есть бесовское одеяние! — гремел епископ. — Короткие одежды оскорбляют его святейшество Папу в Риме, и, под страхом отлучения от церкви, их ношение следует немедленно прекратить!

Священники, стоявшие рядом с нами, все как один были как раз в коротком. Они попытались съежиться, чтобы походить на карликов в длинных одеждах. Монахи снова запели, а потом мой двоюродный брат, рыжеволосый и самоуверенный, с важным видом подошел к алтарю, и отец подвел к нему малышку Этельфлэд и поставил рядом. Архиепископ что-то побормотал над ними, их побрызгали святой водой, а потом только что обрученная пара была представлена собравшимся, и все мы послушно разразились приветственными криками.

Затем невесту поспешили увести, а все мужчины в церкви начали поздравлять Этельреда. Ему исполнилось двадцать лет. Он был на одиннадцать лет старше Этельфлэд. Этот низкорослый, рыжеволосый, надменный юноша не сомневался в собственной значимости. Ну как же: он был сыном своего отца, а тот считался главным олдерменом Южной Мерсии — области, меньше всего населенной датчанами. И поскольку однажды Этельред станет предводителем свободных мерсийских саксов, он сможет привести большую часть Мерсии под правление Уэссекса. Именно поэтому ему и обещали в жены дочь Альфреда.

Этельред пошел по нефу, приветствуя присутствующих, а потом увидел меня — и страшно удивился.